«Эксперт» №13(367)  /  7 апреля 2003

Павловские охоты

Галина Щербо

Охотникам города Павлова ружья без надобности. Охотой здесь по старинке называют занятие для души, то, что делается с удовольствием, «в охотку». Но для здешних жителей охота больше, чем просто забава, для многих это смысл жизни

ВПавлове все время идешь либо с горы, либо в гору. Троицкая, Спасская, Семенова… Вниз по склонам сбегают старинные деревянные улочки, дома лепятся по краю оврагов. Город стоит на семи холмах высокого берега Оки. «Как Рим», — уточнит местный житель, нимало не смущаясь дерзостью сравнения. Павлы (так они до сих пор именуют себя, ударение на последнем слоге) знают себе цену.

В старину Павлово называли еще «село Вулканово». На восемь тысяч жителей здесь было 323 кустарных мастерских: двести делали замки, сто — ножи, остальные — оружие, кожи, мыло. В каждом дворе — кузня. Болотистую жижу выжигали в глиняном горшке, получали железо, оно так и называлось — криничное.

Павловские кустари умели все: ковали ножи и отливали колокольчики с бубенцами, не уступающими по чистоте звука валдайским, в совершенстве владели чеканкой и гравировкой, делали гири и безмены (здесь же их и клеймили, в Павлове была своя поверочная палата), «ствольные» и «самопальные» мастера изготавливали ружья. Знали секрет булата. В селе Булатникове четыреста лет из булата всю домашнюю утварь делают — косыри, ухваты. А знаменитые павловские замки, от огромных амбарных до миниатюрных шкатулочных, коммерсанты продавали за «аглицкие».

Существует вполне убедительное объяснение того, почему эти места всегда притягивали людей талантливых и независимых по духу. Павлы практически не знали крепостного права и не занимались крестьянским трудом. Дальновидные владельцы этих мест — Черкасские, а позже Шереметевы — отпустили крестьян на оброк и поощряли развитие ремесел, получая с кустарей звонкой монетой куда больше, чем могли бы взять натуральным продуктом с землепашцев. Шереметеву, например, село Павлово давало в год 25 тысяч откупного. А при Екатерине павлы получили паспорта и могли ходить по России и за ее пределы, продавая свои изделия. Из этих походов они и принесли арабский «огненный бой» — ружья, булатные лепешки-вутцы и рецепт изготовления булата и дамасской стали.

Павловские мастера поставляли сорокаведерные дубовые бочки для астраханской селедки-залома. В половодье скатывали бочки с кручи, притапливали камнями или товаром, который не ржавел, и по быстрой воде спускались к Астрахани. А там, распродав товар, шли дальше, в Персию, на Кавказ, в Турцию, многие только года через два-три домой возвращались. И все, что где-то видели, запоминали, перенимали и даже сущую безделицу приспосабливали для дела.

А сегодня без лимонов с канарейками эти места уже представить невозможно. «Павловский лимон» — это не просто лимон, выросший в городе Павлове. Сажали их, наверное, и в других местах, но только здесь вывели особый сорт, признанный специалистами всего мира. В 30−е годы даже было промышленно-показательное цитрусовое хозяйство. Его давно уже нет, но лимоны и мандарины в Павлове по-прежнему разводят везде: в домах, в учреждениях, в магазинах стоят на подоконниках горшки со взрослыми деревцами или с черенками, накрытыми банками. И среди лимонов радостно выводят свою песню такие же желтенькие павловские канарейки.

Мастера, канарейки и бойцовые гуси прославили город на всю Россию.

Мужская забава: канарейки

Канарейки прижились в Павлове лет двести назад. Как только эти птички завелись в Европе, так павловские купцы, торговавшие там скобяным товаром, прихватили их с собой. За пару веков появилась даже особая разновидность канарейки — павловская. Здешние канарейки желтые, потому что их скрестили с российским щеглом для укрепления певческого таланта. От зеленых канарских сородичей павловские канарейки отличаются не только цветом, но и песней. У павловских птичек самый нежный из канареечных напевов — овсяночный, построенный на трелях, россыпях и отбоях овсянки. В старину он именовался рябовским, по имени создавшего такой напев купеческого приказчика Рябова, позже стал называться русским и, наконец, павловским.

Разведение канареек всегда считалось в Павлове серьезным, а потому исключительно мужским занятием. Канареечники, как и гусятники, составляют особую касту и привязанностей не меняют. Сергей Иванович Угаров, один из старейших канароводов, добросовестно вспоминает, кто в их округе держал канареек: «Мои ровесники птиц брали у Ивана Александровича Чиненкова, у него самые знатные кенары были. Я птиц завел в сорок втором году, Воскресенский Вадим в то же время у Чиненкова брал… Горшковы держали… Луковниковы братья — все шестеро…».

Павловские мужики любили ходить друг к другу в гости «на кенарей»: подолгу сидели, гоняли чаи, могли выпить рюмочку — так, компанию поддержать, интерес-то в другом — показать своих лучших солистов, блеснуть мастерством. Несмотря на строгий канон канареечного пения, у каждого охотника есть свой секрет, и потому ни один кенар не повторяется.

Главные учителя кенарей — дикие лесные птицы. Охотники нередко подолгу выслеживают их в лесу, слушают, чисто ли поет. А то получится кенар с браком — «трещотки, соловьи всякие», как говорит Угаров. «Чем же вам соловей-то не угодил, Сергей Иванович?!» — спрашиваю. «Не наш это напев, у соловья своя песня. Как на грех, соловьиную песню кенар перенимает быстро, потом его не переучишь», — бурчит он в ответ.

Птицу, «пойманную с голосом», приносят в наставники домашним канарейкам. От них кенары перенимают основные колена. У павловских солистов в главный овсяночный напев — «звень-звень-тень-тень-день-день» — вплетаются колена синички, кулика, юлы (так здесь называют лесного жаворонка) и даже стрижа — «зинь-зинь-зинь», хотя стрижиный запев больше ценится у московских канароводов. А особым шиком считается, если кенар выдает песни весенней синицы. Классический ход имеет 10−12 колен. Но каждый охотник добавляет в репертуар кенара что-то и от себя. К слову, в Москве обучение кенарей поставили на коммерческую основу, используя для этого специальную аппаратуру. Видимо, считая, что для птицы все равно чему подражать — живому голосу или фонограмме.

Павловские канареечники учат по старинке, для них интересен сам процесс. Клетки обычно ставят одна на другую — этажеркой, чтобы молодые кенары не видели друг друга и не отвлекались от ученья. Для обучения птиц придумывают множество разных уловок: специальные дудочки, колокольчики, бубенцы, бутылочный «оркестр»… У Угарова, к примеру, кенар «с колокольчиком» — выпевает «длинь-длинь-длинь». А бывают «с бубенцом» — «дин-дон». Одному Богу известно, как их различают знатоки. Но на соревнованиях, которые уже двадцать лет ежегодно проводятся в Павлове, и судьи, и зрители строго следят за тем, чтобы кенар чисто выдал каждое колено, да при этом в определенной последовательности, и лишнего не добавил. У канареечников абсолютный музыкальный слух, они улавливают более двухсот напевов овсянки.

Поют кенары до февраля, пока не появится потомство. У Сергея Ивановича в цокольном этаже дома две стены от пола до потолка уставлены клетками с канарейками. В начале февраля в гнездах уже сидели сердитые птенцы с хипповскими лимонными гребешками на лысых головенках. Когда птенцу исполняется месяц, начинается школа, и через полгода из невнятного «ворчуна» получается настоящий певец.